Выдающийся пожарный России
Уроки Чернобыля и Ионавы дали и положительные результаты – лишний раз показали, что с огнем и стихией шутки плохи. После возвращения из Литвы, соотнося эти события с происшедшим в Армении, пострадавшей от сил стихии двумя годами раньше, Владимир Михайлович уже ясно представлял себе острую необходимость создания в стране специальной аварийно-спасательной службы экстренного реагирования на чрезвычайные ситуации. Он интенсивно развивает эту тему, начинает инициативно работать в открывшемся направлении, искать, находить и объединять сторонников. Продолжаются поездки в зоны бедствий и катастроф, серия публикаций в центральной прессе, а также поездки «за опытом» в развитые страны. Уже занимая должность Первого заместителя начальника Главного управления пожарной охраны МВД СССР и имея звание генерал-майора внутренней службы, он значительно усиливает свои позиции. Много и плодотворно работает в этом направлении, ищет, находит и объединяет сторонников. Таким образом, благодаря его упорству и личному участию в стране был заложен фундамент аварийно-спасательной службы – в структуре пожарной охраны, которая на тот момент была в составе МВД СССР, создана сеть специализированных отрядов по проведению первоочередных аварийно–спасательных работ (ставших прототипом современного МЧС России), организован выпуск новейшей пожарной техники, пожарно-технического вооружения и аварийно-спасательного оборудования.
– Проведена структурная перестройка УПО Москвы, объединены усилия двух основных направлений деятельности: службы пожаротушения и Госпожнадзора; созданы предпосылки для становления местных гарнизонов ГПС с учетом территориального деления на административные округа.
RSSPB › Блог › 1
Увидел вчера ссылку в одной из групп на д2 и не могу с Вами не поделиться. О таких невероятных вещах, о такой человеческой трагедии должны знать как можно больше людей… Самая страшная сторона чернобыльской катастрофы.
Текста много, но оно того стоит…
Спрашиваю: «Васенька, что делать?» – «Уезжай отсюда! Уезжай! У тебя будет ребенок». А я – беременная. Но как я его оставлю? Просит: «Уезжай! Спасай ребенка!» – «Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим». Прибегает моя подруга Таня Кибенок… Ее муж в этой же палате… С ней ее отец, он на машине. Мы садимся и едем в ближайшую деревню за молоком. Где-то три километра за городом… Покупаем много трехлитровых банок с молоком… Шесть – чтобы хватило на всех… Но от молока их страшно рвало… Все время теряли сознание, им ставили капельницы. Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги… Перестали ходить электрички, поезда… Мыли улицы каким-то белым порошком… Я волновалась, как же мне завтра добраться в деревню, чтобы купить ему парного молока? Никто не говорил о радиации… Только военные ходили в респираторах… Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кульки с булочками… Пирожные лежали на лотках…
Авария на ЧАЭС: первые Герои пожарные
27 апреля после пожарных эстафету борьбы с разбушевавшимся атомом приняли ликвидаторы последствий аварии. По всем уголкам СССР, от Балтийского моря до Охотского, был брошен клич помощи, на который откликнулись тысячи людей для ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС.
Их тела были очень радиоактивны, поэтому их похоронили на московском кладбище особым способом (в запаянных гробах, под бетонными плитками). Виктору Кибенку и Владимиру Правика присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.
Урок ОБЖ на тему — Пожарные Чернобыля
В своей работе я хочу рассказать не только о героизме пожарных на Чернобыльской АЭС, о тех, кто первыми прибыли на место аварии и более часа находились в смертоносных лучах, локализовали пожар на кровле машинного зала и подавили очаги пожара на крыше реакторного отделения, что позволило предотвратить серьезные последствия. Но и о пожаре в ночь с 22 на 23 мая 1986 года, который разразился в помещениях главных циркуляционных насосов третьего и четвертого блоков и Герое России Владимире Михайловиче Максимчуке.
«Предупреждение. Спасение. Помощь» — таков девиз пожарных. И, наверно, научить этому нельзя. Это состояние души и с этим надо родиться. В пожарной охране нет случайных работников. Сюда приходят люди, искренне преданные своей профессии.Не ради чинов и наград они без страха за собственную жизнь бросаются в огонь, спасая жизни других. Они просто Люди. Люди, которые, может, чуть больше всех остальных любят людей и ценят их жизнь.
В Какую Больницу Отвезли Пожарников С Чернобыля
Брат Леонида. Тогда ему было 30 лет и он был командиром второго отделения пожарного караула военизированной пожарной части Чернобыльской АЭС. Выжил.
По его свидетельствам, добрались они тогда до станции за 7 минут. Через третий энергоблок поднялись по лестнице бегом на семьдесят один метр и стали на четвертом блоке по ряду «А».Но пожар уже перебрасывался на кровлю третьего энергоблока, и Правик дал команду сниматься на ряд «Б». На их место заступило отделение Кибенка.
Родился 13 марта 1961 года в городском поселке Брагин в Беларуси. Был старшим сержантом, работал пожарным. Его жена Людмила была беременна. Дочь Наташа родилась после смерти отца, но прожила всего четыре часа – успела получить дозу радиации, когда жена навещала Василия в больнице.
Герои Чернобыля
Четыре дня он оставался на рабочем месте, устраняя последствия Чернобыльской аварии и обеспечивая безопасную эксплуатацию первых трёх блоков АЭС. От несовместимой с жизнью дозы радиации Александр Лелеченко скончался 7 мая, уже в двухтысячных получив посмертно звание Героя Украины.
Наказание понесёт руководство ЧАЭС: проводящий испытание заместитель главного инженера А. Дятлов и директор ЧАЭС В. Брюханов получат срок по 10 лет. От последствий радиации первый уйдёт из жизни в 1995 году. Главный инженер потеряет рассудок. Только в девяностые правительственная комиссия признает, что главным виновником аварии стала и роковая ошибка в конструкции самого реактора. Как бы то ни было, первые участники Чернобыльской аварии – сотрудники станции. При разрушении здания энергоблока погибли двое, все остальные (134 человека) заболели лучевой болезнью, из которых в скором времени умерли 24 (28 вместе с пожарными).
Тридцать лет Чернобылю: памяти героев-пожарных (ФОТО)
Майору внутренней службы Леониду Петровичу Телятникову повезло больше, чем его сослуживцам. Он также получил высокую дозу облучения, но смог выжить. Боксер, победитель первенства Свердловского пожарно-технического училища, Телятников был очень крепким физически человеком. Возможно это его и спасло. Как и Кибенок, и Правик, майор Телятников был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
С лучевыми ожогами голени и дыхательных путей его на носилках отнесли в машину и увезли в Киевский госпиталь МВД. К счастью, Владимиру Михайловичу удалось выжить. Он даже продолжил службу, в 1990 г. получил звание генерал-майора внутренней службы, работал первым заместителем начальника Главного управления пожарной охраны СССР.
Тридцать лет Чернобыльской катастрофе
10 мая 1986 г. в больнице г. Москвы скончался сержант внутренней службы Владимир Иванович Тишура (1959-1986), служивший старшим пожарным в СВПЧ-6 г. Припяти. Лейтенант Владимир Павлович Правик, получивший крайне высокую дозу облучения, был отправлен в 6-ю клиническую больницу г. Москвы. Через две недели после катастрофы, 11 мая 1986 года, он скончался. Лейтенанту внутренней службы Правику было всего 23 года, у него остались молодая супруга Надежда и дочь Наталья. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 сентября 1986 года за мужество, героизм и самоотверженные действия, проявленные при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, лейтенанту внутренней службы Правику Владимиру Павловичу было присвоено высокое звание Героя Советского Союза (посмертно).
В тот же день 11 мая 1986 г. в 6-й клинической больнице г. Москвы скончался и Виктор Николаевич Кибенок. Двадцатитрехлетнему лейтенанту внутренней службы Кибенку, получившему крайне высокую дозу облучения, 25 сентября 1986 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 сентября 1986 года за мужество, героизм и самоотверженные действия, проявленные при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. У лейтенанта Кибенка осталась молодая супруга Татьяна.
После распада Советского Союза Леонид Телятников служил во Внутренних войсках МВД Украины, а в 1995 г. в звании генерал-майора внутренней службы ушел на пенсию — сказалось подорванное во время ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС здоровье. Леонид Петрович болел острой лучевой болезнью, ему делали операцию на челюсти, лицо героя Чернобыля разрушала папиллома. В 1998 г. Телятников возглавил Добровольное пожарное общество Киева. Леонид Петрович скончался 2 декабря 2022 г. от рака. У Леонида Петровича осталась супруга Лариса Ивановна. Один из двух сыновей Леонида Петровича Олег пошел по стопам отца, окончив пожарное училище. Другой, Михаил, стал юристом.
Всего же из 85 бойцов пожарной охраны, принимавших участие в тушении, около 50 пожарных подверглись высокому радиоактивному излучению и были госпитализированы. Разумеется, последствия ликвидации аварии на ЧАЭС впоследствии сказались на здоровье и продолжительности жизни даже тех пожарных, кому посчастливилось выжить в первые месяцы и годы после катастрофы.
Рассказ жены пожарного-ликвидатора катастрофы на Чернобыльской АЭС
— Вам уже не надо готовить. Их желудки перестают воспринимать еду. Он стал меняться – каждый день я встречала другого человека… Ожоги выходили наверх… Во рту, на языке, щеках – сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись… Пластами отходила слизистая… Пленочками белыми… Цвет лица… Цвет тела… Синий… Красный… Серо-бурый… А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить… Спасало то, что все это происходило мгновенно; некогда было думать, некогда было плакать.
Дороги не помню… Дорога опять выпала из памяти… В Москве у первого милиционера спросили, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники, и он нам сказал, я даже удивилась, потому что нас пугали: государственная тайна, совершенно секретно.
LJ Magazine
Съехались все… Его родители, мои родители… Купили в Москве черные платки… Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать… Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже государственные люди… Принадлежат государству. Сели в катафалк… Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией… По рации передают: «Ждите наших приказаний! Ждите!» Два или три часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся… По рации: «На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите». Родители молчат… Платок у мамы черный… Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: «Почему моего мужа надо прятать? Он – кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?» Мама:
«Тихо, тихо, дочечка». Гладит меня по голове… Полковник передает:
«Разрешите следовать на кладбище. С женой истерика». На кладбище нас окружили солдаты… Шли под конвоем… И гроб несли… Никого не пустили… Одни мы были… Засыпали моментально. «Быстро! Быстро!» – командовал офицер.
Даже не дали гроб обнять… И – сразу в автобусы… Все крадком… Мгновенно купили и принесли обратные билеты… На следующий день. Все время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все полотенца, все простыни… Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли… За гостиницу мы сами заплатили… За четырнадцать суток…
Клиника лучевой болезни – четырнадцать суток… За четырнадцать суток человек умирает…
Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое суток… Приехала «Скорая помощь». «Нет, – сказал врач, – она не умерла. Она проснется. Это такой страшный сон».
Мне было двадцать три года…
Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала – на кладбище. К нему!
И там на кладбище у меня начались схватки… Только я с ним заговорила… Вызвали «Скорую»… Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня еще тогда предупредила: «Рожать приезжай к нам». На две недели раньше срока родила…
Мне показали… Девочка… «Наташенька, – позвала я. – Папа назвал тебя Наташенькой». На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки… А у нее был цирроз печени… В печени – двадцать восемь рентген… Врожденный порок сердца… Через четыре часа сказали, что девочка умерла… И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не отдадите?! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала его, а теперь еще хочет… Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним… (Молчит.)
Все не те слова вам говорю… Не такие… Нельзя мне кричать после инсульта. И плакать нельзя. Потому и слова не такие… Но скажу… Еще никто не знает… Когда я не отдала им мою девочку… Нашу девочку… Тогда они принесли мне деревянную коробочку: «Она – там». Я посмотрела… Ее запеленали… Она в пеленочках… И тогда я заплакала: «Положите ее у его ног. Скажите, что это наша Наташенька».
Там, на могилке не написано: Наташа Игнатенко… Там только его имя… Она же была без имени, без ничего… Только душа… Душу я там и похоронила…
Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один – ему, второй – на уголок кладу ей. Ползаю у могилы на коленках… Всегда на коленках… (Бессвязно). Я ее убила… Я… Она… Спасла… Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла… Но я любила их двоих… Разве… Разве можно убить любовью? Такой любовью!!… Почему это рядом? Любовь и смерть… Вместе… Кто мне объяснит? Ползаю у могилы на коленках… (Надолго затихает).
В Какую Больницу Отвезли Пожарников С Чернобыля
Почему их так тянет на тропы отцов? Опасны ведь эти тропы. И не очень вроде бы престижно, почитаемо пожарное дело. Менее престижно, нежели иные, я бы сказал, видеопрофессии. Те, куда влекут — подчас без особых оснований — своих чад титулованные родители. Тут не всегда поймешь, далеко не всегда, где грань между страстью к творчеству и банальнейшим тщеславием. Но по блату на смерть не идут. У детей пожарных, про которых во времена оны говаривали «рожден на каланче, воспитан в казарме», всегда перед глазами отцы, которых в ночь-заполночь могут поднять по тревоге, в мирное время бросить в бой. Опаленные отцы, закаленные, чурающиеся громких слов о романтике, но служащие олицетворением ее.
Лейтенанту Петру Хмелю предстояло заменить лейтенанта Владимира Правика. Хмель того не знал — спал: на дежурство заступать надо было к восьми. Его разбудил старший лейтенант Хилько: «Пожар на четвертом блоке». Выйдя во двор, Хмель увидел черное облако над станцией. Там, на АЭС, Первое, что ему сказали: «Правик в больнице. » «Я догадался, что произошло. Я ушел в разведку на крышу машинного зала — крыша полностью разрушена, там и сям пламя, правда, невысокое. Подали ствол. Через какое-то время я там остался один. Запросил по рации, что делать.
Монолог жены пожарника с ЧАЭС (Полная жесть! Сильно впечатлительным не читать! )
Опомнилась:
напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы. Он лежал еще в барокамере, не увезли. Последние слова его: «Люся! Люсенька!» — «Только отошла. Сейчас прибежит», — успокоила медсестра. Вздохнул и затих.
Уже я от него не оторвалась. Шла с ним до гроба. Хотя запомнила не сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет. Этот пакет. В морге спросили: «Хотите, мы покажем вам, во что его оденем». Хочу! Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли. Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не было. Все — рана. В больнице последние два дня. Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло. Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот. Захлебывался своими внутренностями. Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю. Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить.
Это все такое родное. Такое любимое. Ни один размер обуви невозможно было натянуть. Положили в гроб босого.
На моих глазах. В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали. И этот мешок уже положили в деревянный гроб. А гроб еще одним мешком обвязали. Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка. И уже все это поместили в цинковый гроб. Втиснули. Одна фуражка наверху
осталась.
Съехались все. Его родители, мои родители. Купили в Москве черные платки. Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень
радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать. Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже
государственные люди. Принадлежат государству. Сели в катафалк. Родственники и какие-то военные люди. Полковник с рацией. По рации передают: «Ждите наших приказаний! Ждите!» Два или три
часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся. По рации: «На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите». Родители молчат. Платок у мамы черный. Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: «Почему моего мужа надо
прятать? Он — кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?» Мама: «Тихо, тихо, дочечка». Гладит меня по голове. Полковник передает: «Разрешите следовать на кладбище. С женой истерика». На кладбище нас окружили солдаты. Шли под конвоем. И гроб несли. Никого не пустили.
Одни мы были. Засыпали моментально. «Быстро! Быстро!» — командовал офицер. Даже не дали гроб обнять. И — сразу в автобусы. Все крадком. Мгновенно купили и принесли обратные билеты. На следующий день. Все
время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже
даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все полотенца, все простыни. Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли. За гостиницу мы сами заплатили. За четырнадцать
суток. Клиника лучевой болезни — четырнадцать суток. За четырнадцать суток человек умирает.
Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое суток. Приехала «Скорая помощь». «Нет, — сказал врач, — она не умерла. Она проснется. Это такой страшный сон».
Мне было двадцать три года.
Я помню сон. Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в которой мы ее похоронили. И наряжает елку. «Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас лето?» — «Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет». А он вырос
среди леса. Я помню сон. — Вася приходит в белом и зовет Наташу. Нашу девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он подбрасывает ее под потолок, и они смеются. А я смотрю на них и думаю, что счастье — это так просто. Я сню. Мы бродим с ним по воде. Долго-долго идем. Просил, наверное, чтобы я не плакала. Давал знак. Оттуда. Сверху.
Жизнь и смерть в Чернобыле (25 фото)
Вена, Австрия. Валерий Легасов — основной докладчик по аварии на Чернобыльской АЭС на сессии МАГАТЭ. Он называет четыре причины катастрофы. Три из них — «человеческий фактор», четвёртая — отсутствие продуманной и современной системы безопасности реактора.
Припять. Эвакуация в Москву и Киев первых 150 пострадавших от радиации завершена. В больницу обращаются новые. Основные симптомы — тошнота, головная боль, ожоги и «ядерный загар». Замглавврача распоряжается собрать всю одежду ночных пациентов в пластиковые мешки и сложить их в подвале. «Чтобы не облучиться», — поясняет врач. Одежду уносят в подвал, но вскоре прибывший дозиметрист фиксирует в нём превышение допустимого уровня радиации в полтора раза. Персонал спешно покидает подвал, бросив пластиковые мешки. Они лежат там до сих пор.
LJ Magazine
Пока не прибыло подкрепление, приходилось. «справляться своими силами» — двумя автомашинами, из них одна цистерна.
Владимир Правик как первый прибывший к объекту принял на себя функции РТП, и после первичной разведки обнаружилось, что очагов возгорания — свыше сорока. Одновременно все никак нельзя обработать, а как выбрать наиболее важный, который придется тушить вот-прям-сейчас? А Правику-то всего двадцать три года.
Четвертый энергоблок почти весь разрушен, вокруг — завалы шириной до сорока метров.
Правик выбрал крышу машинного зала, хотя их опасных горящих объектов были еще, например, котельная, кабельные линии (по которым может распространяться огонь) и т.д.
Тем не менее раз ахтунг в машинном зале, то и охлаждать, сбивать пламя, нужно именно там — заняться эпицентром бури в энергоблоке. Огонь по кровле мог дойти от четвертого энергоблока до третьего, и тогда.
По воспоминаниям, очень помогли регулярные учения, проводившиеся на объекте — огнеборцы уже отлично знали, где нужно подключаться к источникам воды, как именно на данной территории прокладывать рукавные линии.
После того как бойцы начали подавать воду на кровлю четвертого энергоблока, Владимир Правик вместе с другим звеном отправился на разведку в машинный зал и станционный блочный щит управления, и после разведки определил, где нужно занимать позиции со стволами.
Фото хроники из материалов МЧС
«Пожарный. Часто он первым приходит туда, где возникает опасность. Так было и в Чернобыле 26 апреля 1986 года. Мы, пожарные города Скенектади, штат Нью-Йорк, восхищены отвагой наших братьев в Чернобыле и глубоко скорбим по поводу потерь, которые они понесли. Особое братство существует между пожарными всего мира, людьми, отвечающими на зов долга с исключительным мужеством и смелостью»
Пожарный, одним из первых попавший на ЧАЭС после взрыва
— Зачем же вас сорвали из Киева и продержали без толку полсуток под радиоактивным излучением?
— Так было положено. Нас подняли по тревоге. Туда съехались пожарные со всей области. Наши три машины так и остались на станции. Дозиметрист сделал замер, и у нас забрали все обмундирование и даже удостоверения — так они «фонили». В Киеве сказали, что 6 мая мы выезжаем в Чернобыль откачивать воду. Предупредили, что эту работу надо выполнить быстро и четко, и провели несколько тренировок в Киеве. Уже в Чернобыле узнали конкретней, что за работа предстоит. После взрыва на энергоблоке вода из системы охлаждения попала под разрушенный реактор. Надо было срочно добраться до специальных задвижек аварийного слива воды, открыть их, и тогда уже вода сама пошла бы в специальные водохранилища. Но помещение с задвижками после пожара тоже было полностью залито радиоактивной водой. Ее и надо было откачать как можно быстрее — во время тушения пожара на реактор сбрасывали песок, свинцовые болванки, и под всей этой тяжестью он мог осесть… Тогда никто толком не знал, сколько чего осталось в реакторе после взрыва, но поговаривали, что если его содержимое соприкоснется с тяжелой водой, получится водородная бомба, от которой пострадает как минимум вся Европа.
Кроме нас, на станции были дозиметристы и совсем молоденькие солдатики — они нам бензин подвозили. Около четырех утра 8 мая мы добрались до задвижек, и нас сменил майор Юрий Гец со своей группой. Когда мы закончили свою работу, на станции сразу появилось множество народу и техники! Начали все расчищать. А до того там были только мы и обслуживающий персонал.
Плакать на кладбище запрещали
Адрес больницы узнали через руководство МЧС в Киеве. Людмила и отец Василия полетели к нему на самолете из Гомеля. Здороваться за руку, целоваться, обниматься с Василием в клинике запрещали. В палату к нему тоже не пускали. Но родным удавалось видеться с ним.
Ликвидатор аварии на Чернобыльской АЭС Василий Игнатенко был среди первых, кого вызвали по тревоге тушить на станции пожар. Меньше чем через три недели он умер в больнице в Москве. Похоронив сына на Митинском кладбище, родители вернулись в Беларусь, его жена, украинка Людмила, — к себе домой. Через некоторое время Светлана Алексиевич напишет книгу «Чернобыльская молитва», где одной из самых сильных историй окажется монолог о любви, жизни и смерти Людмилы Игнатенко.
